варианта своего священного писания. Что касается Пятикнижия, то бытовали как минимум три крупных его редакции, отражённые в Септуагинте, самаритянском и масоретском текстах. Кроме того, значительное количество древних библейских рукописей не входят ни в одну из этих трёх крупных редакционных семей. Судя по всему, разные редакции имели равный статус.

Протомасоретский текст стал нормативным для иудаизма только около конца I в. н.э., уже после разрушения Второго храма в Иерусалиме. Он должен был довольно рано отделиться от других редакционных семей, о чём свидетельствует множество мелких чтений, которые присутствуют в Септуагинте, самаритянской редакции и кумранских рукописях, но отсутствуют в масоретской редакции. Примечательно, что цитаты из Пятикнижия, приводимые в I в. н.э. авторами Нового Завета и Иосифом Флавием, соответствуют немасоретской редакции.

Главным отличием протосамаритянской редакции от собственно самаритянской является наличие в последней 10-й заповеди о святости горы Гаризим. Протосамаритянская редакция Пятикнижия представлена кумранскими рукописями 4Qpaleo-Exm, 4QNumb и рядом других, в основном из 4-й пещеры Кумрана. Она также условно именуется «гармонизирующей», поскольку в ней прослеживается стремление сделать некоторые тексты Торы более соответствующими друг другу посредством вставки в них отрывков, взятых из других текстов Торы.

Основная масса подобных вставок приходится на 4 контекста – рассказ о египетских казнях в Исх. 7—11, рассказ о богоявлении на горе Синай, подробности строительства скинии и пересказ Моисеем истории Израиля во Втор. 1—3. В последнем случае Моисей пересказывает события, происходившие во времена, которым посвящены Книги Исхода и Чисел, однако некоторые из упоминаемых Моисеем событий отсутствуют в масоретском тексте этих книг (как и в Септуагинте). Они были вставлены в протосамаритянский текст, засвидетельствованный кумранскими рукописями, и унаследованы самаритянским Пятикнижием.

Целью протосамаритянских редакторов при этом было закрепить исключительный статус Моисея как пророка и достоверность всех его слов. В этой связи правдоподобным выглядит мнение о том, что протосамаритянская редакция возникла как ответ на оформление корпуса текстов иудейских пророков в среде его противников.

С уважением к авторству Моисея могут быть связаны сохранение самаритянами для своего текста Пятикнижия собственной разновидности «палеоеврейского» письма и отказ перейти вместе с иудеями на «квадратное» (арамейское) письмо.

Фрагмент самаритянского Пятикнижия (Быт. 31, 43—50)

Ещё одним важным отличием самаритянского текста Пятикнижия от масоретского является монотеизирующая тенденция. Так, в тех местах, где в масоретском тексте слово ’elohim (могущее быть понятым как в единственном, так и во множественном числе) сочетается с глаголами во множественном числе, самаритянская редакция последовательно употребляет глаголы в единственном числе: в Быт. 20.13 вместо «повели» (ht‘w) – «повёл» (ht‘h), в Быт. 31, 53 вместо «да судят» (yšpṭw) – «да судит» (yšpṭ), в Быт. 35, 7 вместо «явились» (nglw) – «явился» (ngl), в Исх. 22, 8 вместо «признают виновным» (yrš‘wn) – «признает виновным» (yrš»).

В ряде случаев самаритянская редакция исправляет антропоморфизмы масоретского текста. Так, в Исх. 15, 3 вместо «Яхве – муж войны, Яхве – имя ему» (yhwh ’yš mlḥmh yhwh šmw) масоретской редакции самаритянская гласит: «Яхве – воитель на войне, Яхве – имя ему» (yhwh gybwr bmlḥmh yhwh šmw). В Исх. 15, 8 «ветер из ноздрей твоих» заменён на «ветер от тебя», во Втор. 32, 6 «твой отец» – на «твой создатель» и т. д. В некоторых эпизодах, где в масоретской редакции действует сам Яхве, самаритянская говорит о его посланнике (Числ. 22, 20; 23, 4, 5, 16).

Учитывая, что подобная тенденция к монотеизму и отказу от антропоморфизма прослеживается и в Септуагинте, из трёх основных редакций Пятикнижия масоретская оказывается наиболее – условно говоря – языческой.

Гаризимский храм

Вид с востока на остатки самаритянского храма на горе Гаризим и город Наблус к северу от неё

Сочинение Иосифа Флавия «Иудейские древности» содержит подробный рассказ о возникновении самаритянского храма на горе Гаризим, отражающий иудейскую точку зрения. Иосиф относит это событие к эпохе иерусалимского первосвященника Иаддуя и поводом для него указывает брак между братом Иаддуя Манассией и дочерью правителя Самарии: «Когда же умер Иоанн, первосвященство перешло к сыну его, Иаддую. У последнего был брат по имени Манассия. Ему-то посланный последним Дарием в Самарию в качестве сатрапа хуфеец родом, т.е. того же племени, из которого происходят и самаряне, Санаваллет, охотно отдал в жёны дочь свою Никасо. Дело в том, что сатрап знал о могуществе города Иерусалима и о том, что жители его причиняли немало хлопот царям ассирийским и правителям Келесирии. Поэтому-то он и рассчитывал путём такого брака более расположить к себе весь народ иудейский»[42] (Иудейские древности, 11.7.2).

Когда перед Манассией встаёт выбор – развестись с женой или лишиться доступа к жертвеннику Иерусалимского храма, тесть обещает ему построить для него собственный храм на горе Гаризим и сделать его там первосвященником: «Тем временем старейшины иерусалимские, раздражённые тем, что к первосвященству имеет отношение женатый на иностранке брат Иаддуя, восстали против него (т.е. против Манассии). Дело в том, что они боялись, как бы этот брак не стал удобным предлогом для всех, кто надумал бы преступить законоположение о смешанных браках, и как бы этот случай не положил начало слишком близкому общению с иноплеменниками, тем более, что они располагали живым примером: смешанные браки с иностранками были некогда причиною их плена и различных других бедствий. Поэтому они предложили Манассии либо развестись с женою, либо не прикасаться к жертвеннику вовсе. Когда же и первосвященник сочувственно отнесся к требованию народа и запретил брату своему доступ к алтарю, Манассия отправился к своему тестю Санаваллету и заявил ему, что хотя он и любит его дочь Никасо, но он, благодаря ей, не желает лишаться священнического сана, который являлся верховным в глазах его народа и составлял постоянное достояние его рода. Однако Санаваллет не только не хотел лишать его священства, но даже обещал доставить ему сан и могущество первосвященника и сделать его верховным правителем всей области, которая была в его распоряжении, лишь бы Манассия не прекращал своего сожительства с его дочерью. Он заявил зятю, что построит для него на высочайшей из всех самарянских гор, именно на возвышенности Гаризим, такой же храм, какой имеется в Иерусалиме, и обещал сделать это с особого разрешения царя Дария. Уповая на эти обещания и возгордившись вследствие их, Манассия, в надежде получить от Дария первосвященство, остался при Санаваллете, который был тогда уже довольно пожилых лет. А так как подобные браки были заключены у значительного числа священников и [прочих] израильтян, то этот случай вверг иерусалимцев в немалое смущение, потому что все эти лица перешли к Манассии, тем более, что Санаваллет предоставил им денег и земли для обработки и наделил их участками для поселения, всяческим образом оказывая поддержку своему зятю»[43] (Иудейские древности, 11.8.2).

Тем временем, когда в Персию вторгается Александр и наносит поражение войскам Дария, правитель Самарии переходит на сторону македонского царя и получает от него разрешение на строительство храма: «Считая этот момент удобным для своих коварных замыслов, Санаваллет отпал от Дария и с восемью тысячами подчинённых прибыл к Александру. Последнего он застал как раз при начале осады Тира и заявил ему, что передаст ему приведённых воинов как представителей подчинённой ему провинции, причём заметил, что скорее готов признать над собою власть македонского царя, чем Дария. Александр охотно принял его, и вследствие этого Санаваллет уже смело повёл с ним речь о своих планах и рассказал ему, что у него есть зять Манассия, брат иудейского первосвященника Иаддуя, и что многие из соотечественников этого его зятя готовы теперь приступить к постройке своего храма в подчинённой ему (Санаваллету) области. Попутно было указано, что это обстоятельство, т.е. распадение иудеев на два лагеря, может быть полезно и царю македонскому: таким образом, если даже это племя вздумает в полном между собою согласии и общими усилиями предпринять отпадение, то это не представит царям затруднения, как